товарищами лежал на газоне, за оградой белой виллы, и уже издали узнал Иоганну. Он вскочил. За ним и другие подошли к ограде посмотреть на медленно приближающуюся девушку.

После их памятного разговора той лунной ночью какое-то сложное чувство мешало Стиву пойти к Иоганне. Но стоило ему увидеть ее лицо, как он сразу же бросился ей навстречу. Его давнишнее желание, о котором он теперь и не помнил, — похвастаться перед товарищами знакомством с хорошенькой девушкой — сбылось. Все провожали ее взглядом. Маленький толстяк-сержант многозначительно присвистнул.

Иоганна, погруженная в свои мысли, испуганно отшатнулась, услышав голос Стива: «Алло, Иоганна!»

И вот они уже идут рядом. Но что-то враждебное разделяет их, как-будто за ними увязался кто-то третий.

Стив сказал:

— Надеюсь, вы еще не топили печку? Глина должна просохнуть. И в первый раз надо топить самую малость. Мне бы хотелось быть при этом — можно?

Она сдержанно кивнула, но тихая радость озарила ее сердце. Рядом с рослым Стивом Иоганна казалась совсем маленькой, хоть он и пригнулся непроизвольно, точно хотел быть к ней поближе.

И вдруг он сказал с прямотой простодушного человека:

— Вы не можете отвечать за то, что сделали нацисты. Ерунда! Зря вы себя обвиняете!

Они подошли к ивовым зарослям. Иоганне, с ее гордостью девушки, сохраняющей себя для того, кого она полюбит, было бы непереносимо принять любовь Стива как некий незаслуженный дар. И теперь, когда у него сомнений больше не оставалось, она почувствовала облегчение. Идя рядом со Стивом, она искоса посматривала на него, и вся ее любовь вылилась в вопросе:

— Давайте сейчас затопим печку? Хотите?

Вместо ответа он взял ее за руку, и она ничуть не удивилась, словно так и нужно. По дороге то и дело попадались коряги, но и обходя их с разных сторон, они не разнимали рук. Иоганна только улыбалась и делала вид, что это просто так — что-то вроде детской игры. Но вот, чтобы обойти пень, ей пришлось стать на цыпочки. Не удержав равновесия, она упала через корягу прямо на Стива — и тут положение стало серьезным. Иоганна вся затрепетала, когда Стив привлек ее к себе и поцеловал. Но и она целовала его, не глядя, куда придется.

Последние сто шагов они прошли порознь. Иоганна низко опустила голову. Но не потому, что была смущена; она вдруг задумалась и вся ушла в себя. Она словно ступила на новую дорогу в жизни и поняла, что рано или поздно ей придется за все расплачиваться — в том числе и за счастье.

Стив смотрел на ее волосы, которые он только что целовал, и вдруг увидел перед собой цветущий куст терновника на родной ферме в Пенсильвании. Неожиданно для себя он сказал: «Он растет за конюшней» — и смутился, когда Иоганна с удивлением посмотрела на него. Он и сам не понимал, какое отношение имеет цветущий куст терновника к Иоганне и ее волосам.

Кругом было много валежника и прибитых к берегу выбеленных солнцем щепок цвета серого камня. Стив развел в печи слабый огонь. Иоганна с радостным чувством прислушивалась к его потрескиванию. Искусного печника, однако, больше интересовало еле различимое пение глины, принимавшей огневое крещение.

В сарайчике стоял смешанный запах краски, известки и свежей кирпичной кладки, как на новостройке. Но вскоре от кирпичного куба потянуло сухим, мягким теплом, без всякого запаха. Теперь у Иоганны была печка.

Над крышей между концом трубы и острыми краями жестяного колпака клубился голубоватый дым. Он так уютно, по-домашнему поднимался в прозрачный сентябрьский воздух, словно европейская цивилизация, пожравшая за войну себя и превратившаяся в щебень и пепел, сделала, благодаря печке Стива, первый шаг к своему восстановлению.

Иоганна, в надежде, что Стив, быть может, все-таки еще зайдет, постаралась украсить свое жилище. Незастекленное окно она завесила двумя занавесками, красиво присобрав их ниткой — каждую на свою сторону; на столе стоял ярко-желтый букет одуванчиков в консервной банке, обернутой в голубую оберточную бумагу с искусно вырезанными по краю фестончиками; перед кроватью лежал коврик из светло-зеленых ивовых прутьев — как раз для пары босых ножек — с пропущенной кружком красной ленточкой посередине.

Они сидели рядом на кровати. Смеркалось. Стив зажег одну из принесенных им свечей, и ее отсвет мягко ложился на лицо Иоганны. Венчик золотистых звездочек вокруг ее зрачков светился в полутьме.

Она видела, как он обстоятельно, одно за другим, разглядывает ее маленькие хозяйственные улучшения, и смутилась. Только теперь он догадался — и ее глаза, которые она поспешила прикрыть ресницами, подтвердили догадку, что это она ради него так старалась.

Тогда и он отважился на объяснение в любви, сказав: «Вот вы можете и сварить себе что-нибудь».

Его тон тронул ее. Как благостна жизнь! Но до сих пор жизнь шла мимо Иоганны. Невольно она придвинулась к нему. Так хорошо сидеть рядом. Отныне с ней ничего плохого не стрясется.

После весьма содержательной паузы Стив, хоть он и не был соблазнителем, обнял ее за талию — на это он, поборов стыдливость, отваживался уже не раз и в Пенсильвании.

— Вы меня хоть немножко любите, Иоганна?

Она только кивнула. И вдруг из глаз ее брызнули слезы. Но она не произнесла ни звука.

Он поцеловал ее — чтобы утешить. А потом стал целовать еще и еще, и даже в губы, которые больше не противились. Она лежала в его объятиях, млея, забыв обо всем.

И только когда он, прильнув к ее щеке губами, спросил, нельзя ли у нее остаться, она вырвалась, охваченная темным, нерассуждающим чувством стыда, свойственным невинности. Целомудрие, грозный страж, взяло верх над желанием.

Но как только опасность миновала, она снова позволила ему целовать себя и возвращала ему поцелуи, сияя, с еще непросохшими слезами на глазах. Он ушел.

Иоганна должна была предстать перед всем светом рука об руку со своим любимым, прежде чем решиться на ту великую близость, которая для девушки ее склада знаменует начало совместной жизни.

Как только Стив вошел в калитку, его окружили товарищи, с которыми он после обеда отдыхал на лужайке. У каждого был бокал в руке. Вне себя от радости и уже немного на взводе, они наперебой рассказывали ему то, что сами лишь сейчас узнали: завтра всем им и Стиву ехать домой, на родину. Поезд отходит в десять утра.

Стив, как и его товарищи, много месяцев со дня на день ждал этой вести. Это было огромное событие — после четырех лет жизни на далекой чужбине, после лишений и